Tor Band — рок-гурт з Рагачова. Дзмітрый Галавач і Яўген Бурло гуляюць разам каля 10 гадоў. За гэты час памянялася назва калектыву, а нядаўна змяніўся басіст — да музыкаў далучыўся Андрэй Ярэмчык. Але галоўнае змяненне — у 2020-м пра гурт даведалася ўся Беларусь, падтрымалі творчасць і людзі з іншых краін. Хлопцы праспявалі пра тое, што беларусы «не народзец», набралі каля 1,5 млн праглядаў на Youtube, а некаторыя з іх песень ўспрымаюцца як гімны пратэстаў.
Tor Band все так же живут в Рогачеве, пишут музыку. «Сильные Новости» поговорили с группой о ситуации в Беларуси, давлении, жизни и творчестве в райцентре, роли женщин в протестах и о том, в чем они согласны с Лукашенко.
— Расскажите кратко, как появилась группа. Может, не все знают вашу историю.
— Группа появилась в 2017-м году в Рогачеве. До этого она существовала в чуть-чуть другом составе, называлась «Ойра!» Мы играли с 2012 года.
— Тогда тоже у вас были патриотичные настроения?
— Настроения всегда были патриотичные — не было таких поводов для более патриотичного творчества. Все было достаточно спокойно, поэтому и песни были более... Да и сейчас песни спокойные.
— В 2018 году у вас выходил альбом «Революция внутри меня», там была песня «Памятай» — такая, скажем, примерно о том, что происходит сейчас. Когда вы поняли, что в стране происходит что-то не так?
Дмитрий: Я-то понял давно, что не так (смеется).
Евгений: Я бы не сказал, что альбом можно взять и перенести на то, что происходит сейчас. Это же творчество, оно в любом случае субъективно. Возможно, в каком-то подтексте или контексте это все так и воспринимается. Та же песня «Революция внутри меня» — понятно, что она вообще не про политику и написана давно. Но, глядя на нее с теперешних событий, можно воспринимать иначе. У нас и сейчас в основном песни-то неполитичные.
Дмитрий: Они социальные. О том, о чем переживает и думает человек.
— Клипы про выборы, про отношение людей к власти у вас появились еще весной. Некоторые выходили летом, еще до разгонов протестов.
Дмитрий: Не надо быть ни астрологом, ни Вангой, ни аналитиком, чтобы предугадать, как бы оно было [после выборов]. Были те, кто не понимал, как будет? Мы точно понимали, что будет именно так: жестко, как всегда. Давайте с точки зрения психологии [посмотрим]. Встречали бабушку старую или дедушку, которые постоянно недовольны молодежью? Они злые почему-то всегда. Человек с возрастом становится раздражительным, агрессивным. 30 лет назад он не был таким. Они были молодыми, жизнь у них была прекрасной. Здесь то же самое: возраст берет свое, человек становится более импульсивным, раздражительным. И когда он привык, что имеет что-то такое долгое количество лет, а у него это хотят отобрать, конечно, он будет себя вести агрессивно. Поэтому какой-то прогноз [делать] вообще было несложно.
Когда отбирают то, что тебе кажется твоим, ты будешь защищать это. Всякими способами. А у тебя еще и есть рычаги — почему бы не попробовать? То же самое и сейчас происходит, так в мозгу у абсолютно любого человека.
— Мне кажется, нет ни одной семьи, где не было бы людей, которые поддерживают Лукашенко. Как в вашем окружении? Как родные относятся к вашему творчеству? Бывают конфликты?
Дмитрий: Есть, конечно. У моей мамы родные сестры за Лукашенко, но ничего, общаемся же как-то — а что делать?! Ты же от родственников не избавишься. Они видят так, а мы иначе, [но] все мы белорусы. И в райцентре, кстати, среди наших знакомых многие поддерживают действующую власть. К творчеству нормально относятся — это же, в первую очередь, творчество. Слушают, им нравится.
Андрей: У меня бабушка поддерживает Лукашенко, ну, точнее, она не Лукашенко поддерживает, а говорит, лишь бы не было войны. Она во время войны была ребенком, помнит все это время. А в остальном она радуется, поддерживает.
Дмитрий: Ну, а теперь давайте представим: город у нас маленький, песни группы и в Штатах звучат, во Франции, в Испании. Даже если человек за действующую власть и знаком с нами, он чувствует какую-то причастность. Нельзя сказать, что они не с нами. Они просто за действующую власть, но они гордятся тем, что знают нас, могут руку пожать. Мы же не даем им поджопников за то, что они... даже не скажешь, что они на другой стороне — просто так вышло. У многих работа, кредиты. Нас же за 26 лет подсадили на кредиты. Что ты будешь делать?! Не общаться с ними — глупо. Переубеждать — тоже: если человек сам к чему-то не пришел, он ничего не поймет. В жизни все и без политики ругаются. Мы просто стараемся с такими людьми не затрагивать политику, жили же до этого как-то душевно. Они приходили на концерты. Весь наш РОВД хлопал нам в прошлом году на площади, кстати, на концерте, который мы собрали в Рогачеве. Всем всё понравилось. И «Памятай» тогда нормально [воспринималась] всем. А сейчас, конечно, у этой песни может быть и другой смысл.
На самом деле, просто все навязывается. И им, может, отчасти и нам — мы же не знаем. Мы просто живем так, как чувствуем. Собираем мнение людей, упаковываем в творческий материал и отдаем обратно людям.
«Не страшно только психопату»
— Сложно быть протестным в райцентре?
Дмитрий: Очень легко. В райцентре всё очень легко (смеется).
Евгений: Сложно заниматься каким-то творчеством. Кроме нас, трех пальцев хватит посчитать в городе авторов-исполнителей, которые сами пишут текст и музыку, не говорим даже протестную. И то, чем мы от них отличаемся? Да ничем. Мы не говорили, что мы протестуем. Это люди так воспринимают нашу музыку.
Дмитрий: Да, кстати. Это как пойти в музей, посмотреть на «Черный квадрат». Кто-то скажет: «Вау, сколько смысла: в четыре стены заключение», а кто-то плюнет на этот квадрат. То же и с музыкой: люди слушают и проецируют все на себя. Так всегда.
— Когда выпускали «Жыве», «Мы — не «народец», не было опасений? Все знают, что происходит с людьми, которые говорят открыто. Никто не будет разбираться.
Дмитрий: Ну, посадят нас, и все. Конечно, мы понимаем это. Захотят — посадят, не захотят — не посадят.
Евгений: А что тут думать? Не страшно только психопату. Любому нормальному человеку, у которого есть инстинкт самосохранения, — всем страшно. Когда речь заходит (хотя она ни разу и не заходила в нашем коллективе) делать или не делать — однозначно делать. Все готовы к чему-то, каким-то вопросам и проблемам. Но надеемся на лучшее.
Дмитрий: Это как сесть в самолет. Если ты взлетел, ты же уже не можешь выйти. Ждем посадки (смеется). Надеемся на мягкую.
— Евгений, вы так же в ДК работаете?
Евгений: Не так же, но работаю до сих пор. Что поменялось? Да, в принципе, ни хр**а и не поменялось (смеется). Просто некоторое г**но, скажем, всплыло на поверхность и стало очевидным. Раньше попахивало, но непонятно было, где. Сейчас прямо видно. На работу я иду абсолютно спокойно. Наверное, даже спокойнее, чем раньше. Потому что я знаю, что все делаю правильно, и мне абсолютно ни перед кем не нужно оправдываться за свои поступки.
— Беседы какие-то с вами были?
Дмитрий: У меня была беседа с райисполкомом. Еще в апреле — она не могла быть о выборах, событиях или еще о чем-то. Но еще тогда райисполком чувствовал. Пытались просить не выпускать остросоциальные песни. Я сказал, что это невозможно. Это были два часа прекрасной беседы, без повышенных тонов, с непринятием, но пониманием моей позиции. Я не представляю, зачем звонить и переубеждать кого-то в чем-то. Простимулировать, заставить на какое-то время замолчать — можно, а переубедить — нет.
Я всегда по этому поводу говорю: ребята, не будьте г**ном. Нам жить еще всем в одном городе. Ну, сколько?! Эволюцию, старение еще никто не отменял. Ну, подождем еще пять лет, а потом нам надо будет общаться? Да. Даже сейчас надо находить компромисс, оставаться людьми. У нас, в принципе, почему все спокойно? Наверное, люди понимают где-то это. Могут что-то сказать, но агрессии в нашу сторону нет. Любая власть не вечна.
— Давайте тогда представим, что вы политические деятели. Что бы вы внесли в новую Конституцию или что продвинули бы в парламенте?
Евгений: Я бы хотел, чтобы у нас в районных центрах были аппараты КТ в больницах. Элементарно. И нормальный персонал, который смог бы с этими аппаратами работать. Таких примеров кучу можно приводить.
Дмитрий: Да, мне бы хотелось, чтобы было больше каких-то площадок, спортивных в том числе. У нас есть тренажерный зал, но он, простите, достался от Советского Союза. «Качалка» его называют, а по-другому и не назовешь. Хотелось бы, чтобы был достойный фитнес-клуб. Это тоже досуг. Нет досуга никакого для молодежи, людей 25-45 лет, нет даже тренеров, которые могли бы помочь. Вот такие базовые вещи.
— Андрей, как вы в группу пришли?
— Можно сказать, случайно. Слушал группу «Ойра!», в какой-то момент увидел в инстаграме, что у них другой басист. Написал Диме, спросил, нужен ли басист. Ну, вот так и попал — ничего интересного. По профессии я учитель истории.
— Кстати, у вас не было разговоров на работе с руководством?
Андрей: [Руководству] вообще все равно. Ученики, конечно, говорят об этом, «Мы вас в клипе видели». Спрашивают, слушают, поддерживают. Я веду у 5-11 классов. По поводу музыки могут пообщаться классы 7-8, 10. Я бы не сказал, что они всё понимают [о ситуации в стране].
В конце июля группа лишилась третьего участника, ребята эту тему поднимать не хотят, лишь говорят, что он уехал в другой город, и отшучиваются: «Свалил из этой дыры». Освободившееся место и занял Андрей.
— А у вас нет планов уехать в другой город, другую страну?
Дмитрий: Если нас не уедут, то мы не уедем.
— Вы говорили, что вас раньше сотрудники РОВД слушали. Как думаете, сейчас остались в силовых структурах поклонники вашего творчества?
Дмитрий: Их стало еще больше. Мы это точно знаем, но об этом нельзя говорить.
— Как к идейным относитесь? Вероятно, там есть кто-то, кто сидит за зарплату, кому страшно, но есть те, кто действительно думает, что власть у нас хорошая и ничего менять не надо.
Евгений: Все должно быть в рамках закона. Ты свое мнение можешь оставлять дома, жене рассказывать, какой Лукашенко молодец и прочее. Но на работе у тебя есть конкретный документ, по которому ты должен действовать. И твое мнение в нем никоим образом не прописано, что ты должен его учитывать при выполнении своей работы. Я же не прихожу в ДК и не говорю «эта песня мне не нравится, я не буду ее включать».
Дмитрий: Сейчас проблема только в одном — в отсутствии какой-то законности. Человеку тяжелее всего пережить чувство несправедливого отношения. Несправедливость будоражит всегда. Неважно, где: в школе 2-ку поставили, а ты знал на 4 — тоже внутри вызывает очень сильные эмоции. То же самое и сейчас. Если бы все было по закону, не думаю, что были бы какие-то проблемы. Ну и опять же, насилие порождает только насилие. Ты пришел ко мне с дубинкой, а я что должен сделать в ответ?! Рано или поздно все это закончится.
— Музыкантов задерживают. Вы сталкивались с давлением?
Дмитрий: Нет, у нас как-то поспокойнее. Чтобы задержать, надо что-то нарушить. Ну, задержат и задержат. А что делать?! К этому надо уже относиться спокойно, философски. Задержали, предъявили, штраф выписали. В конце концов, кто, если не мы, будет страну подымать? Надо же бюджет как-то пополнить. (смеются)
— Вы говорили, что какой-то разговор с вами все-таки был на эту тему. Вам дали понять, что надо быть осторожнее.
Дмитрий: Да. Хорошие люди. Среди них есть хорошие люди. Это было в формате предупреждения, переживания за нас.
— Можно говорить хотя бы в общих чертах, что вам сказали? Не делать что-то?
Дмитрий: Да, не нарушать закон (смеется).
«У нас на здании до сих пор нарисовано войско ВКЛ. Я удивлен, как они не закрасили. Просмотрела идеология»
— По-другому поставлю вопрос: что вы делаете, чтобы «не нарушать» закон? Не выступаете нигде, не выходите на акции?
Дмитрий: У нас их нет. В Рогачеве, можно сказать, в принципе ничего и не было. Город, я же говорю, настолько тихий, неактивный. Понимаете, когда молодежь (я назову так людей до 45 лет) привыкла сидеть дома либо ходить пить... Они никогда и так из дома не выходят, зачем им идти куда-то? Они пассивны по жизни, за это время привыкли так жить, находиться у телевизора или что-то там еще. Пришли домой с работы, взяли «Охоту» крепкое, почувствовали себя настоящими мужчинами, проснулись и опять пошли на работу. Все. Так и протекает жизнь маленьких городов.
— Рогачев на вас не обидится за это?
Дмитрий: Нет, ну они же так живут, понимают. Может быть, кто-то живет иначе, какие-то исключительные люди, которые куда-то ездят, ходят в рестораны, посещают кафе, боулинг, бассейн. Их мало очень.
Для меня Рогачев — город, где никогда ничего не происходит. Вообще никогда ничего. Что здесь есть рок-группа — это вообще удивительное явление. Надо записать в книжку по истории: «В Рогачеве появилась рок-группа, о ней узнала Беларусь!» У нас есть дом, где нарисован Короткевич. Мне кажется, лет через 50 нас нарисуют. На еще одном здании у нас, кстати, до сих пор нарисовано войско ВКЛ, всадники. Я еще удивлен, как они не закрасили. Просмотрела идеология.
— Вернусь к вопросу про давление. Вы себя сейчас безопасно чувствуете?
Дмитрий: Нет, конечно. А кто себя сейчас себя чувствует в безопасности? Мы не понимаем уже сути этого слова. Безопасность заключается в чем? Мы готовы ко всему, как и все жители Беларуси. Даже тот, кто реально сидит дома и только за пивком выходит после работы, может оказаться абсолютно не там, где хотел. И тогда он, может быть, станет активным. Или сопьется вообще.
— Мечтаете уже устроить живой концерт?
Дмитрий: Мне кажется, слово мечта сейчас неуместно вообще. Ну, как можно об этом мечтать в нынешней ситуации? У нас одна мечта — чтобы исполнялись законы в Беларуси, чтобы люди чувствовали себя защищенными, чтобы Конституция была не просто бумажкой, а сейчас это просто бумажка какая-то. И зачем менять одну бумажку на другую, мы не понимаем. Мы просто хотим жить в правовом государстве — больше ничего. Пускай защищают законом милицию, пусть они будут чуть ли не неприкосновенными. Но и все граждане должны быть защищены. Мы об этом мечтаем. А музыка — это потом, это вторично.
«Брак — это союз женщины и мужчины, других видеть не хочу»
— Готовите новый материал?
Дмитрий: Конечно. У нас есть материал на альбом, но пока нет возможности записываться. На это нужны и финансовые затраты, мы пока не готовы это тянуть на себе. Нам предлагают запустить на какой-нибудь площадке сбор и записать альбом не как мы на коленках лупим, а уже профессионально.
— Я слышала только одну песню про женский протест, а в Беларуси протест во многом называют женским. Будет у вас что-то об этом?
Дмитрий: Про женщин, которые протестуют? Нет. Это какое-то уже гендерное разделение. На самом деле, у нас много песен о женщинах, но они о любви.
— Вы говорите, нет гендерного разделения, и такое примитивное восприятие: женщина — только любовь.
Дмитрий: Женщина не только любовь! Женщина и пахать должна — правильно, в колхоз ее! И молоток должна взять, а то что это такое: даже гвоздь забить не может. Плитку положить пойти, попилить что-нибудь — действительно, не должно быть разделения. Женщина должна как вол пахать. А почему это все мужики? Сумки эти, авоськи тащи с магазина — нет. Так что, не будем делиться? Если все по-честному, то женщина очень быстро умрет. Поэтому все-таки мужчина умирает раньше, потому что берет на себя достаточно тяжелые физические функции.
— Но сейчас женщины вышли во многом за мужчин, они не побоялись автозаков и прочих последствий. Выходят, толпами огромными.
Дмитрий: Выходят. Да, молодцы. И во время Великой Отечественной даже были женские батальоны. Почему это должно сейчас удивлять? Мы просто не знаем, сколько было в истории случаев, когда выходили женщины.
Вообще, для нас женщина это все-таки более нежное существо. Женщина — это женщина. Вот здесь я согласен с Лукашенко: п***ров не люблю! Ну не люблю! Не хочу, чтобы эта культура пропагандировалась, неслась в массы. Для меня женщины — это женщины, мужчины — это мужчины. Брак — это союз женщины и мужчины, других видеть не хочу. Потому что очень тяжело потом детям объяснять это.
— Чтобы не заходить в крайности, вернемся к альбому. Будут еще «протестные» песни, или отойдете от этой темы?
Дмитрий: Мы всем говорим, что не играем протестные песни — мы играем социальные.
Евгений: Вот как страна будет жить, такая музыка и будет на альбоме. Сейчас что-то загадывать и смотреть в будущее очень сложно.
Дмитрий: У нас до этого был записан альбом. Мы его отложили на полку, потому что он сейчас не имеет смысла. Со временем, может, в процессе написания чего-то произойдет так, что все это творчество станет неактуальным и его придется выкинуть, а взять тот старый, более жизнерадостный, и его играть. А этот альбом — лучше бы не пригодился, что называется. Но никто не может ничего спрогнозировать. Есть какие-то песни, но они социальные. Ироничные есть, со стебом, но назвать их протестными... Вот это слово — протест. Надо разобраться, а кто протестует: мы или власть против нас. Мы ли протестуем на самом деле? Или они против народа? Поэтому слово «протестная» нам не очень подходит. Социальный — это как раз срез населения, где можно увидеть проблему. И «Жыве» через 10 лет уже не будут воспринимать как протестную.
— Вы же понимаете, что какая-то часть аудитории к вам присоединилась после таких песен. И их она от вас и будет ждать.
— Естественно. Поэтому мы всем и говорим: не ждите от нас таких песен. А еще мы говорим, что, возможно, и не представляем свое существование как коллектив только с такими песнями. Это же глупо. Это все закончится, и зачем нам петь об этом? Вот все, случилось все то, чего мы ждали. Мы дальше должны такие песни играть?
Дмитрий: Это же бессмысленно, это как подписать себе приговор. Не надо накладывать штамп, наоборот — группа живая, как человек: мы и мнение свое меняем, над нами нет идеологов. Разные вещи случаются в жизни, много о чем можно спеть. А дальше мы будем просто ненужными, когда все произошло, все случилось. Против кого протестовать будем?
— Строчки «Жыве Беларусь — і будзе жыць, як не жыла нiколі» — какой, как вы думаете, должна быть наша страна или какой мы ее можем сделать?
Дмитрий: Сложно представить. Я не знаю. Вообще, надо всем расслабиться и выдохнуть, на самом деле. Нельзя жить все время на надрыве. Так вот, надеюсь, что эти строчки говорят о том, что мы сможем выдохнуть, спокойно ходить по улицам, гулять. Что наши дети скоро захотят быть милиционерами, что этой профессией снова будут гордиться, они [милиционеры] будут ловить преступников, а не играть с нами в догонялки. Вот такая должна быть Беларусь.
