Когда-то Андрей Жуков жил в детском доме и сражался за свое выживание. Потом продавал компьютеры и изучал природу звуков в Европе. Путешествовал по гастролям вместе с группой Ace of Base, был знаком с Питером Гэбриэлэм, панковал в Лондоне, знал Цоя, Гаркушу и Гребенщикова. У Андрея миллион историй, и каждая из них вызывает сомнение в своей достоверности. В 2008 году Жуков даже стал прототипом одного из персонажей пьесы «Другие» крамольного «Свободного театра». Собкор российской «Новой газеты» Ирина Халип причислила Андрея и других героев пьесы к числу городских сумасшедших. О Жукове автор написала так: «Он всем рассказывает разные версии потери рук. Фантазия зашкаливает: к примеру, он любит рассказывать историю о пустыне Сахаре, где будто бы провел две недели и отгрыз себе руки по локоть, чтобы не умереть с голоду… Или, наоборот, дрейфовал на льдине и обморозился. И никто не знает, что с ним на самом деле произошло».
Внести Жукова в список городских сумасшедших — это, конечно, слишком круто и смело. Несмотря на всю неправдоподобность его историй, факт остается фактом — Андрей давно известен в музыкальных кругах Минска как один из лучших белорусских звукорежиссеров. Он поработал с главными звездами белорусской рок- этно- и панк-сцены, записав альбомы таким командам как «Петля Пристрастия», «Троіца», Drum Ecstasy и «Ляпис Трубецкой». Жукова называют эстетом звука, а его работы отмечены наградами музыкальных критиков. Рассказы Андрея разрывают мозг, но, если присмотреться, у них есть реалистичная подоплека. И чего еще нельзя отменить — так это того факта, что Жуков стал одним из лучших звукорежиссеров, будучи инвалидом. У него нет обеих рук по локоть, а он мастерски работает со звуком.
Андрей Жуков сидит в темной комнате своей съемной квартиры. Шторы плотно задернуты, из наушников громко звучит музыка. Андрей качает сивой головой и отбивает ногой такт. С виду он похож на Чарльза Буковски, который зачем-топрорвал пелену времени и перекочевал в постсоветскую Беларусь, сохранив фирменный прищур. Большая голова, грубые черты лица, полосатая этно-майказеленого цвета. По обе стороны от Андрея — колонки и аппаратура для работы со звуком. Жуков зажал культями компьютерную мышку и слушает песню молодой белорусской исполнительницы, имя которой не хочет называть, потому что проект — еще сырой, и над ним нужно поработать. Потом предлагает послушать песню по мотивам романа-антиутопии Замятина «Мы».
— Всю эту музыку я полностью нарисовал, — говорит Андрей. — Вот эта возможность меня очень радует в современных технологиях. Никто в этой песне не сыграл ни на одном инструменте, все я сделал в программе. Смотри, здесь есть семплеры разные со скриптами, и ты, если говорить просто, с их помощью рисуешь ноты.
Андрей снимает наушники и зажимает между культями деревянную палочку. Набирает ею текст на клавиатуре, показывая, как управляет скриптами в профессиональной музыкальной программе.
— Вот так я палкой просто набираю текст, — объясняет Жуков. — Но компьютер у меня уже старый. Если раньше я мог заработать деньги на апгрейд, то сейчас уже не особо много зарабатывавается. В Беларуси все рухнуло в плане музыки. Чтобы выжить как-то, мне сейчас нужно думать не только о студийной работе, но и о концертах.
Раньше Андрей, говорит, работал на пиратской программе, а теперь у него стоит лицензионная продукция. Большинство белорусских музыкантов, по его словам, пишут музыку в пиратских программах, и «получается г…но».
— Слышен алиасинг, знаешь, что это такое? — спрашивает Жуков. — Много всяких цифровых артефактов вылазит, если работаешь на дешевом компьютере или спи…ных прогах. Мы теперь программы покупаем, делает это Филипп Чмырь (лидер группы Drum Ecstasy — прим. авт.), и качество намного лучше.
В 1990-х у Жукова была своя студия, на которой среди прочих был записан первый альбом группы «Ляпис Трубецкой» — «Ранетое Сердце». Еще те, кто знал Андрея 20 лет назад, говорят, что он был при деньгах, а в его студии стояла самая продвинутая по белорусским меркам аппаратура. Все остальное — сплетение мифов, небылиц и реальных историй, которые переплелись в сюрреалистичный сюжет жизнибизнесмена-панка.
Как бы то ни было, сегодня у Андрея Жукова нет ни бизнеса, ни собственной студии. Он работает со звуком на съемной квартире, но по-прежнему ценится среди музыкантов. Белорусский музыкальный рынок «просел», заказы мельчают, и денег звукорежиссеру не хватает даже на жизнь. Жуков сводит музыку и вспоминает, как путешествовал по миру. А еще, как в его жизни впервые появился звук, и как он все изменил.
«Мы были реальными волчарами»
История № 1. О секретном военном городке, маме, звуках и детском доме
— Еще сидя на горшке в трехлетнем возрасте меня интересовал звук, — говорит Андрей. — Когда я орал, то всегда увлекался отражениями голоса. Звуки завораживали и казались лучше, чем истории на ночь. Меня интересовало то, как капает капля, шумит трамвай, гавкают собаки — красота звука. И когда в семь лет мне отрезало руки, я себе придумывал симфонии: прижимал ухо к подушке и водил обрубками рук по пружинам. Руки загипсованы, больно, ух! Слушаешь, как звук гуляет, словно его создает пружинный ревербератор.
— Как ты лишился рук?
— У меня родители военные, их туда-сюда мотало. Сначала жили в Красноярске, потом переехали в Беларусь. В Беларуси мы жили в военном городке «Столбцы-2». Мама работала в секретной охраняемой зоне, которую опоясывал забор с электрическим током. А точнее, на подземном заводе, где хранили ядерные боеголовки. Я туда в семь лет и пошел к маме, скучно стало. Ломанулся, взялся за забор — и меня е…ло током. И е…ло так, что, когда очнулся, увидел какое-то г…но на руках — кости, мясо, все такое. Не понял сначала, даже откусил, попробовал. Вонь страшная, голубое небо и тишина. Самое печальное — это тишина.
— Звука не было?
— Вообще никакого. Это был шок.
— А боль?
— Поначалу боли не чувствовал. Очухался, посидел, подумал, чего это никто не идет, как будто ничего не произошло, и пошел сам к солдатам. Вышел на них, крикнул «солдатики, помогите» и вырубился.
